Я бы не сказала, что дело в событии. Его не было. Скорее — в изменении общей атмосферы. По образованию я искусствовед. Во время обучения в Академии художеств я работала с художниками левого крыла СХ и плакатистами — это было особенно популярно в начале 1980-х. И в один момент у меня возникло острое ощущение, что всё протухло — мне стало скучно этим заниматься; как молодому в то время человеку, мне хотелось чего-то другого. Появились первые персональные компьютеры, видеокамеры, и я задумалась: можно ли создавать искусство при помощи такого рода медиумов? И это стало первым толчком — я начала искать. Мой поиск продолжался довольно долго и только в 1994 году я вместе с Сергеем Бусовым, который на тот момент был моим мужем, запустила «Галерею 21». Это была галерея концептуальных проектов и медиаарта в арт-центре «Пушкинская-10». Почти сразу после открытия к нам присоединились Алла Митрофанова и Дмитрий Пиликин. Вместе мы стали заниматься тем, что тогда называлось new technology based art, то есть искусством, основанным на новых технологиях. Туда входило всё: от факса до компьютера, от видеокамеры до радио; всё, что работало при помощи электричества, становилось художественным средством и методом, изобразительность соединялась со звуком и перфомансом, рождая концептуальные и междисциплинарные проекты.
Повторюсь: не было никакого события, было ощущение, что мир изменился, а искусство — нет.

Мы открылись в марте 1994 года, а к концу 1995-го у нас было реализовано 300 выставок. Такое количество связано с тем, что, во-первых, некоторые проекты длились два дня, а, во-вторых, мы с художниками были в экстазе от всего происходящего — их увлек новый способ высказывания и наша площадка, на которой можно было всё сделать иначе, не как раньше. Я бы не сказала, что какой-то один выставочный проект мне бесконечно запомнился. Их довольно много, но пересказывать нудно. Здесь важен общий подход: галерея была кураторской; мы приглашали художников и говорили: «Давайте сделаем так, как вы еще никогда не делали». Многим художникам, которые до этого писали картины и изящно их экспонировали в выставочных залах, мы показали, как можно работать по-другому. У нас в галерее была создана специальная среда: было два выставочных зала, тот, который побольше — бело-серый, а пол был засыпан двадцатисантиметровым слоем мраморной крошки, с ней художники тоже могли работать. Они ямки рыли, бассейны делали: всячески использовали пол как медиум в качестве способа доставки содержания. Кроме выставочных проектов в галерее проходила насыщенная публичная программа — семинары по медиапоэзии, кинопоказы, мастер-классы по работе с компьютерной графикой. Нам удалось даже показывать свежие медиапроекты с европейских видеофестивалей и фестивалей компьютерной графики, благодаря хорошим международным связям. Мы стали полноценной образовательной площадкой в сфере современного искусства с фокусом на new technology based art.

Мы были связаны со «Штубницом», потому что выступили принимающей стороной во многом благодаря Алле Митрофановой, которая была одним из международных организаторов штубницевской истории. Первоначально планировалось, что принимать «Штубниц» будут Общество «А-Я» во главе с Захаром Коловским и галерея «Борей». Но, поскольку Алла была все-таки с нами, встречали коллег и занимались организационными вопросами именно мы. К тому же, на территории «Пушкинской-10» было удобно селить приезжающих участников.
Для галереи это было большим событием и первым опытом ведения международного проекта. Конечно, в процессе мы наделали кучу ошибок, которые сразу же исправили, но самое ценное, что мы теперь знали, как всё устроено. И для художников это было важным событием — все стремились принять участие, общественность всколыхнулась, ведь в то время был запрос на получение нового профессионального опыта. Так что, кто мог как-то встроиться в эту ситуацию, они встроились. «Штубниц» позволил художникам, которые уже работали с новыми медиумами, обзавестись международными связями и встроиться в мировой контекст.
Принято говорить, что прибытие корабля искусств в корне изменило культурную ситуацию в городе, на мой взгляд, это не совсем так. Безусловно, это яркое событие, но оно не послужило причиной появления новых художников, работающих с new technology based art, — количество заинтересованных в этом осталось прежним. Многие из них стали членами V2-network по списку участников которого можно было точно сказать, сколько человек в мире занимались технологическим искусством - как сейчас помнится, всего человек 200. Это стало важным событием для конкретного круга людей, далеко не для всех. Нас в то время «нормальные» художники называли маргиналами и относились с подозрением, считая, что мы об искусстве ничего не знаем и не разбираемся в нем.

Я себя куратором никогда не считала. В 1990-е куратор — это было почетное звание. Назвать человека куратором могли только другие. Так же, как ты не можешь о себе сам сказать «я талантливый», это другие должны так сказать. Кураторов можно было по пальцам пересчитать. Кураторами были Виктор Мизиано, Екатерина Дёготь, Олеся Туркина…Человек, который, как я, держал институцию, куратором называться не мог. Тимур Новиков тогда придумал название для людей что-то организующих в искусстве — деятели культуры. Куратор должен был соединять в себе интеллектуализм, способность достать деньги на проект, способность этот проект придумать, хорошо его подсветить и отлично продать. Сейчас куратор — любой, называющий себя так, произошла девальвация этого понятия. Поэтому тогда я себя куратором даже близко назвать не могла.

Когда кто-нибудь спрашивал, чем я занимаюсь, я не могла объяснить. На Западе я представлялась как арт-менеджер — организатор. То есть, понятно, что я держу галерею и занимаюсь организацией проектов — менеджер. Но если быть честной, я считала себя художником. А создание институции для меня было способом высказываться. Ведь «Галерея 21» — институция, возникшая из ощущения, что искусство, которое я вижу вокруг, не соответствует действительности. И вот ты создаешь возможность для всех реализоваться по-другому. “Галерея 21» была воплощением моего чувства времени. В дальнейшем мы с Аллой Митрофановой создали Кибер-фемин-клуб, затем с Сергеем Бусовым ГЭЗ-21 с Арт-Буфетом, затем с Аней Аполлоновой Музей в Павловских Колтушах, а с Варей Бусовой - галерею «Дом Марипалны» на Вепсской возвышенности, то есть производство институций продолжается и у каждой в основе лежит очень личная история.

Мы начали заниматься технологическим искусством, когда в России его фактически не было. Это можно увидеть в базе данных «МИР». Тогда мы много разговаривали об искусстве, но почти его не делали. Главной проблемой было практически полное отсутствие финансирования для реализации, поэтому многие концепции остались лишь на бумаге. Искусство появилось позднее. Когда мы с Дмитрием Булатовым в 2009 году работали над выставкой «Наука как предчувствие» в ЦСИ «ВИНЗАВОД», мы привозили классиков science art со всего мира, потому что собрать приличную выставку из работ российских авторов было невозможно. В 2011 году на выставке «Жизнь. Версия науки» соотношение зарубежных и российских авторов было уже 50 на 50, а в 2014-м, когда мы работали над проектом «Россия делает сама» на ВДНХ, выставка целиком состояла из объектов наших художников и все они были качественными. Важно отметить, что большую роль сыграл Фонд «Династия» Дмитрия Зимина, который финансировал art & science-проекты, начиная с 2007 года. Тогда начали активно выставляться многие наши замечательные художники: Юлия Боровая, ::vtol:: (Дмитрий Морозов), арт-группа «Куда бегут собаки», Дмитрий Каварга.

Безусловно, во всяком случае развитие этого вида искусства: необходимо платить соответствующим специалистам, довольно дорогая элементная база и аренда специальных мастерских. Именно «Династия» запустила и поддержала процесс взращивания технологических художников, поэтому появлялись хорошие работы и потом — хорошие выставки.

На меня трудно влиять, у меня нет кумиров, я ни на кого не ориентируюсь. Если я делаю какой-то проект, то в самом начале по этой теме ничего не читаю, чтобы в голове чужие мысли не путались. Я придумываю сама, а уже потом, на стадии доработки проекта, начинаю активно изучать, что есть по теме. Но у меня есть партнеры по жизни: например, философ Алла Митрофанова, с которой я нахожусь всю жизнь в диалоге и к которой прислушиваюсь. Что касается художников, то я их люблю и жалею. Я всегда на их стороне и считаю, что без них вообще ни за какое дело браться нельзя, поскольку они обладают специфическим воображением, которого нет у большинства людей. Поэтому не могу говорить, что кто-то конкретный на меня повлиял или произвел впечатление, я всех люблю. Всех настоящих художников, обладающих специфическим воображением, я люблю и ценю.

Это длинная история. В 2016 году я завершила проект в «Сириусе» и поняла, что больше мне делать нечего – всё казалось неинтересным, я опять находилась в поиске нового. В то время Фонд «Наука за продление жизни» набирал волонтеров, я откликнулась и меня взяли. Так началось наше сотрудничество. Я помогала в организации «Школы долголетия» в Черногории, редактировала книги, поддерживала финансово — стремилась активно вовлекаться в трансгуманистическую повестку. Не могу сказать, что это было чем-то абсолютно новым для меня: в 2014 году, когда я создавала экспозицию Политехнического музея на ВДНХ, один из разделов я назвала «Новый антропогенез». Он рассказывал о том, как идеи российских философов имморталистов повлияли на освоение космоса. Но мне казалось, что я могу сделать нечто более полезное для этой области, нежели раздел в выставочном проекте. Чем может быть полезен гуманитарий, когда речь идет о радикальном продлении жизни? Ты должен быть либо биологом, либо медиком, возможно — инженером. А гуманитарий?.. Он может пойти в какой-нибудь научно-исследовательский институт и мыть там пробирки или ухаживать за мышами :) Но тут я вспомнила, что за пять лет до этого меня познакомили с сотрудниками Института физиологии имени И.П. Павлова РАН, и я пришла к ним пообщаться. Во время беседы выяснилось, что директор Института, Филаретова Людмила Павловна, любит искусство, в том числе современное. Так и родилась мысль пустить художников в лаборатории.

Подобного рода истории у нас в России до тех пор не работали: как правило, организовать доступ в лабораторию достаточно сложно, у ученых нет времени на общение с художниками, а если они даже его и находят, то начальство обычно сопротивляется. Мы объявили конкурс на участие в проекте «Новая антропология» и привезли художников в Колтуши, познакомили с учеными. В результате получили порядка 40 заявок, примерно 10 проектов были классический science art. Так и началось наше сотрудничество. В течение года художники вместе с учеными работали над проектами, встречались со зрителями, делились деталями процесса подготовки и рассказывали о достижениях и сложностях. Им было приятно видеть интерес со стороны аудитории, они ощущали повышенное внимание к их деятельности, поэтому старались усерднее. По окончании года мы увидели работы и поняли, что они получились очень качественными — не хотелось с ними прощаться после выставки. Тогда я предложила Людмиле Павловне сделать постоянную экспозицию и разместить ее в здании старой лаборатории, где в то время находился скромный музейчик И.П. Павлова, и она согласилась. Мы отремонтировали помещение, сделали постоянную экспозицию и открылись: в этом году ей исполнилось пять лет — мы за ней постоянно ухаживаем и чиним ее.

В силу разных обстоятельств за это время у нас так и не появилось более мощного высказывания, сделанного на языке технологического искусства и art & science. Позднее мы продолжили нашу деятельность: открыли вторую постоянную экспозицию «Школа Павлова» и лабораторию технологического искусства «Биостанция», создали онлайн-архив лаборатории научно-исследовательской кинематографии, разработали колтушский миф, при помощи которого продолжаем продвигать бренд «Колтушей» и бесконечно гнать культурную пену.

Самой большой радостью этого года является то, что в марте Колтуши, наконец, стали объектом культурного наследия федерального значения. Причем, не только сами Колтуши, но и прилегающие к ним территории теперь стали охраняемыми, с нулевым регламентом застройки. Достичь этого удалось во многом благодаря тому, что мы с Институтом действовали синхронно: мы делали «что посмотреть», а они приводили нужных людей и вели разговоры в правильном ключе. Сейчас нам предстоит большая работа, связанная с реставрацией, нам уже выделили субсидии и в скором времени мы будем рады поделиться промежуточными результатами.